|
Виртуальная библиотека |
||||
|
|
|
 |
||
|
|
ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ
МАНИФЕСТ О НЕСТРОЕНИЯХ И СМУТАХ И УКАЗ БУЛЫГИНУ О ПРИВЛЕЧЕНИИ ЛУЧШИХ ЛЮДЕЙ
15 до 20 февраля последовало громадное сражение наших войск с войсками японскими, и, несмотря на уверение, объявленное приказом главнокомандующего Куропаткина, что уже далее Мукдена он не отступит ни за что, мы потерпели громадное поражение. Бой был исключительный по количеству войск, в нем участвующих, затем мы вынуждены были в беспорядке отойти по направлению к Харбину. Это было последнее, но великое ваше поражение. Я не помню ни одного такого громадного поражения на суше, которое бы потерпела русская армия, как то, которое мы потерпели в Мукдене.
17 февраля вернулся в Петербург командующий войсками в Порт-Артуре, который довольно постыдно сдал Порт-Артур неприятелю. Этот командующий войсками, Стессель, тем не менее представлялся государю императору и имел счастье у него завтракать. Затем через несколько месяцев он судился военным судом и был приговорен им как виновный в сдаче Порт-Артура. С него сняли генерал-адъютантские аксельбанты, он был заключен в крепость, в которой пребывал несколько месяцев, затем был прощен государем и ныне живет частным обывателем где-то около Москвы.
Я первый раз видел этого генерала Стесселя, когда приехал в Порт-Артур. В числе других он меня встретил на вокзале. Как-то раз перед этим в него стрелял какой-то наш офицер. По этому предмету я имел разговор с генералом Стесселем и с наместником, в то время еще начальником Квантунской области, Алексеевым, который был встревожен этим случаем и спрашивал моего мнения. Я ему высказал, что, не входя в обсуждение о том, что такое представляет из себя Стессель, я бы на его месте предал этого офицера военному суду и его растреллял, так как немыслимо допускать на окраине случаи. Но, слыша рассказы тамошних деятелей о Стесселе, я тогда же составил о нем мнение как о человеке, подобном глупому непородистому жеребцу.
Я был очень удавлен, когда после объявления войны он был назначен главным военным начальником в Порт-Артуре. Я тогда же на основании тех отзывов, которые я слышал о генерале Стесселе в Порт-Артуре, был убежден, что он еще ухудшит и без того тяжелое положение, в котором порт-артурцы очутились.
В это время смута и революционное движение в России колыхались во все стороны, одновременно наверху явился полный хаос или, вернее, полнейшая растерянность.
Не успели покончить малополезные работы по указу 12 декабря, когда опять состоялся совет по вопросу о привлечении выборных к законодательству. Эту тему в заседании особенно поддерживали Ермолов, Манухин (назначенный министром юстиции вместо Муравьева) и Коковцов. Последний заявил, что без такого шага будет трудно сделать заем, который является необходимым ввиду войны. Булыгин также заявил, что внутреннее положение России его все более и более убеждает, что эта мера необходима.
Я присутствовал на этом заседании, но молчал. Заседание ничем определенным не кончилось, но государь поручил Булыгину составить проект рескрипта на его имя, в котором давалось бы ему, Булыгину, министру внутренних дел, поручение составить проект привлечения выборных к законодательству. Затем следующее заседание для обсуждения проекта рескрипта было назначено на завтра, хорошенько не помню .
17 февраля все министры и я как председатель Комитета были приглашены к государю императору в Царское для обсуждения мер, которые необходимо принять для упокоения общества.
Когда мы приехали на вокзал, сели в вагон и поезд двинулся, то один из министров говорит: "А вы читали манифест, который сегодня появился в собрании узаконений, а равно и указ сенату?" Мы вспыли удивлены, не имея понятия ни об этом манифесте, ни об указе. В том числе был удивлен и министр внутренних дел Булыгин. Конечно, мы все обратились к министру юстиции Манухину, прося его объяснения, каким образом случилось, что появился этот манифест и указ совершенно неожиданно.
Он считал, что нельзя опубликовать без соблюдения всех нужных формальностей, поэтому он снесся с начальником канцелярии его величества Танеевым, который сказал, что последовало указание, что государь император приказал опубликовать.
Во время завтрака меня кто-то спросил мое мнение. Я ответил, что мне кажется, что присутствующие заспорят о деталях и рескрипт провалится. В данном случае все были так фруасированы (уязвлены) проделкой с манифестом, что согласились бы спорить о деталях, и все согласились на редакцию Булыгина.
Когда после завтрака государь открыл заседание, то был, видимо, удивлен, что все заявили, что не имеют никаких замечаний по проекту рескрипта. После этого государь подписал рескрипт. Князь Хилков от умиления расплакался, а граф Сельский произнес благодарственное прочувствованное слово.
Таким образом, в один и тот же день появилось два совершенно противоположных государственных акта, впрочем, это бывало и ранее и позднее. Ведь еще не" сколько месяцев тому назад появился манифест 3 июня 1907 т., подтверждающий манифест 17 октября, а через несколько дней-телеграмма государя проходимцу Дубровину, председателю Союза русских людей, в сущности совершенно отрицающая манифест 17 октября.
Само собой разумеется, что при таком ведении дела, несмотря на теперешнее желание Россия так или иначе покончить с революцией, нельзя добыть и ожидать спокойствия. Россией играют как игрушкою, может быть, недурные, но все же дети. Ведь на войну с Японией смотрели как на войну с оловянными солдатиками. Такая уже психика-психика полной безответственности, как здесь, так и на небе…
После я уже не принимал никакого участия в выработке проекта Думы Булыгина. Когда проект этот был окончен Булыгиным, он поступил на рассмотрение совета или совещания Сольского. По поводу решения этого совещания был составлен более или менее подробных журнал, всеми подписанный и отпечатанный, из которого видны в главных чертах происходившие суждения. Я принимал в этих совещаниях пассивное участие. Совет Сельского в главных основаниях одобрил проект Булыгина. Затем, когда я уехал в Америку, дело это окончательно обсуждалось в Петергофе в совещании под председательством государя, в котором участвовали, кроме членов совета графа Сельского, некоторые великие князья (Михаил Александрович, Владимир Александрович) и другие лица, в том числе столпы консерватизма - Победоносцев, Игнатьев, Нарышкин (тогда сенатор, ныне член Государственного совета от дворянства), граф Бобринский (бывший петербургский предводитель дворянства) и проч.
|
|
|
|
||