|
Виртуальная библиотека |
||||
|
|
|
 |
||
Глава 6
РОССИЯ НА ПУТИ К ДЕМОКРАТИИ
Краткий период между роспуском Думы в 1906 году и началом первой мировой войны был одним из важнейших для России и Европы.
Однако на Западе этот период представляется в искаженном виде. Когда истощенная и измученная войной Россия неожиданно превратилась в тоталитарную диктатуру, почти все на Западе расценили этот насильственный переворот как нормальное возвращение к "царизму", на сей раз вместо "белого" к его "красному" варианту. Однако такой переход не может считаться закономерным, ибо в последние десятилетия перед первой мировой войной в нашей стране происходили глубокие изменения в экономической, культурной и политической жизни.
Время деятельности I Думы было отмечено острой борьбой в придворных и правительственных кругах между представителями двух определенных точек зрения. Одна группа, которая связывала свои надежды с естественной антипатией царя и его супруги к Конституции, настаивала на возвращении к неограниченной монархии. В этих целях активно использовался "Союз русского народа", который, играя роль "недовольных низов" и выступая от имени больших и малых провинциальных городов, обрушивал на власти шквал требований о подавлении Думы и аннулировании Октябрьского манифеста. Другая группа, состоявшая из тех, кто не полностью утратил чувство реальности, стремилась доказать, что возвращение к неограниченной монархии было бы чистым безумием и что ликвидация народного представительства толкнет даже наиболее надежные и умеренные слои населения в лагерь революции. И уж во всяком случае, убеждали они, международное положение России того времени никак не позволяло ей резких скачков вправо.
Победила вторая группа. Вместо ликвидации народного представительства и конституции было принято решение внести изменения в избирательный закон, с тем чтобы создать в Думе устойчивое проправительственное большинство из представителей высшего класса, буржуазии, консерваторов, а также умеренно-прогрессивных элементов. Одновременно было решено немедленно осуществить радикальную земельную реформу. Цель ее — создать по примеру французов и немцев новое "третье сословие" преуспевающих фермеров взамен исчезающего высшего класса. Предполагалось, что эти шаги должны сопровождаться решительными репрессивными мерами в отношении явно хиреющего революционного движения, распадавшегося изнутри.
В канун созыва I Думы в Санкт-Петербурге стало известно о назначении нового министра внутренних дел. Им стал саратовский губернатор П. А. Столыпин, которого до этого мало кто знал. Менее чем через три месяца, сразу же после роспуска Думы, 9 июля 1906 года, Столыпин был назначен председателем Совета министров с предписанием провести в жизнь план, о котором я писал выше.
Магическое возвышение Столыпина было само по себе знамением времени. Выходец из провинциальной верхушки, он не был вхож в придворные круги и никогда не занимал каких-либо высоких должностей в правительстве. Вся его карьера прошла в провинции, где у него не было недостатка в связях с видными представителями общества и земства.
Столыпин хорошо представлял себе и высоко ценил деятельность земства. В Саратове, где я позже был избран депутатом IV Думы, он считался губернатором либеральных взглядов. Он был красноречивым оратором, а его предприимчивый характер и далеко идущие притязания позволяли ему рассчитывать на высокую политическую карьеру. Он не разделял точки зрения на Думу своего предшественника П. А. Горемыкина, который считал ее "пустой говорильней". В отличие от ограниченного и бездушного бюрократа, каким был П. А. Горемыкин, Столыпину крайне импонировала роль конституционного министра. Он охотно пользовался возможностью произносить речи в Думе, открыто обсуждать жизненно важные вопросы с оппозицией и управлять страной на основе своего правительственного большинства.
Столыпин более чем компенсировал отсутствие бойцовских качеств санкт-петербургских чиновников. Царю он нравился молодостью, уверенностью в своих силах, преданностью трону и готовностью осуществить задуманные царем противоправные изменения в избирательном законе. Руководители "Совета объединенного дворянства" видели в нем своего человека, который способен спасти от уничтожения систему землевладения высшего сословия. Октябристы и разные другие умеренные сторонники Конституции, напуганные революционными крайностями, ухватились за Столыпина, как утопающий хватается за соломинку. Они приветствовали его программу, видя в ней стремление объединить правительство с представителями умеренно-либеральных и умеренно-консервативных кругов, что, в свою очередь, способствовало бы укреплению конституционной монархии и окончательной ликвидации революционного движения. Столыпин казался им русским Тьером (Тьер — деятель, который объединил буржуазию Третьей республики во Франции после разгрома Парижской коммуны в 1871 году). Тьер, однако, исходил в своих планах из существования во Франции сильного крестьянского сословия с хорошо развитым инстинктом собственности. Такого крестьянства в России еще не существовало и для его создания потребовались бы многие десятилетия.
Я всегда выступал против Столыпина и тех, кто поддерживал его. Его тактический лозунг "Вначале умиротворение страны, а затем реформы" казался мне не только ошибочным, но и крайне опасным для судеб страны. Посол России в Лондоне граф Бенкендорф писал в Петербург, что только своевременно проведенные реформы могут принести умиротворение стране.
Однако, несмотря на ошибки и даже преступления, возможно, допущенные правительством Столыпина, остается фактом, что в его намерения не входило ни восстановление абсолютизма, ни уничтожение народного представительства — он стремился лишь к установлению в России консервативной, но строго конституционной монархии.
Его мечтой была могучая, централизованная империя, экономически здоровая и культурно развитая. "Вы хотите великих перемен,— сказал Столыпин, обращаясь к левому, наполовину социалистическому большинству II Думы.— А я хочу великую Россию".
Именно эта утопическая мечта бросила страну в океан новых потрясений. Ибо фатальная ошибка Столыпина заключалась в его непонимании реального положения России, когда высшее сословие уже перестало быть политической силой, а среднее сословие, которое еще не сформировалось как единая сила, не могло стать посредником в отношениях между правящим меньшинством и трудящимися массами. Правда, быстрое развитие городов и промышленности вело к тому, что городское "третье сословие" начинало играть определенную роль в социальной и экономической жизни страны. В деревне же такой социальной формации не было. Выборы в I Думу показали, что крестьяне, которые в основном занимались сельским хозяйством, чтобы только прокормить самих себя, и не могли вести его на капиталистических основах, не были способны играть роль социально-консервативного сословия.
В то же время частная собственность дворян на землю практически изжила себя. Эта система стала настолько экономически неэффективной, что ее доля в общем производстве не составляла и 10 процентов. Хотели они того или нет, но и правительство и консерваторы были вынуждены в конце концов признать очевидным факт распада земельного дворянства. Единственную свою надежду на поддержание жизнедеятельности этой системы они связывали с поддержкой ее со стороны нового класса "крестьян-фермеров".
Как известно, значительная часть крестьян в России существовала в рамках общинного землепользования. Собственником земли был не крестьянин, а община (мир). Эту систему поначалу всячески защищали славянофилы, а затем народники, или популисты. Представители обоих этих мировоззрений полагали, что слаборазвитое чувство частной собственности у крестьян позволит России перейти к новой, более высокой стадии развития национальной экономики, минуя ужасы западного капитализма. Выдвигая требование о "национализации" или "социализации" земли, народники были уверены, что крестьяне легко перейдут от общинной к кооперативной форме землепользования. В действительности же крестьянская община того времени имела мало общего с той идеальной общиной, которую представляли в своем воображении славянофилы и народники. С административной точки зрения община была, крайне удобна Для полицейского контроля или, выражаясь словами С. Ю. Витте, для надзора над крестьянами, как над малыми детьми, а также для сбора налогов, поскольку за неплательщиков долги выплачивали остальные члены общины на основе пропорциального распределения. Власти превратили общину в оплот экономической отсталости и мало-помалу лишили ее жизненных сил. К тому же принудительное членство в общине всегда вызывало раздражение у самих крестьян.
После аграрных бунтов 1905—1906 годов для всех стала очевидной необходимость ликвидации принудительных общин. Предполагалось, что после этого возникнут общины со свободной системой землепользования, некоторые из которых станут, по желанию самих крестьян, частными, некоторые — кооперативными хозяйствами. Законопроект I Думы о земельной реформе, который предусматривал решить эту проблему путем выкупа земли у частных собственников и передачи ее крестьянам, разрешил бы крестьянам самим определить будущее общинного землевладения. Это был разумный и демократический путь решения древнейшей и наиболее существенной социально-политической проблемы России.
В случае принятия законопроекта, в деревне немедленно начался бы процесс социального расслоения, и нет сомнения в том, что из недр крестьянских масс возникло бы "буржуазное" меньшинство, что позволило бы осуществить внедрение фермерской системы по французскому или по немецкому образцу.
После роспуска I Думы решение земельной проблемы перешло в руки Столыпина. 9 ноября 1906 года, приблизительно за три месяца до открытия II Думы, Столыпин, воспользовавшись статьей 87 "Основных законов" (которая предоставляет правительству право при чрезвычайных обстоятельствах принимать законы между сессиями Думы и Государственного совета с последующим представлением их для ратификации), объявил о земельной реформе. Провозгласив этот свой вариант реформы, Столыпин еще раз доказал, что его политическая прозорливость уступает силе характера.
В руках Столыпина, а точнее, в руках "Совета объединенного дворянства", который поддерживал его, земельная реформа, хотя и имела здоровую основу, по сути дела, превращалась в орудие дальнейшего классового угнетения. Вместо того чтобы положить конец принудительному характеру общинной системы и законам, ущемляющим гражданские права крестьян, с тем чтобы содействовать развитию свободного фермерства, за что ратовал С. Ю. Витте, столыпинский закон насильственно ликвидировал общину в интересах крестьянского "буржуазного" меньшинства.
Реформа была проведена в жизнь чрезвычайно энергично, однако с огромными нарушениями элементарных норм закона и права. Правительство, выступившее "в поддержку сильных", экспроприировало землю, принадлежавшую общине, и передало ее тем зажиточным крестьянам, которые пожелали выйти из общины. Пренебрегая всеми условиями общинного права, правительство передало им самые плодородные земли. Новым собственникам были предоставлены займы в размере до 90 процентов от стоимости земли для обустройства и развития фермерского хозяйства.
Столыпин очень гордился своей ролью земельного реформатора.Он даже пригласил зарубежных специалистов по аграрному вопросу, с тем чтобы они изучили работу, проделанную им и его правительством в деревне.
За 5 лет, с 1907 по 1911 год, система крестьянского землепользования претерпела значительные изменения. С какими же результатами?
Выступая на заседании IV Думы с речью, в которой я подверг резкой критике политические и экономические последствия столыпинской реформы, я процитировал слова хорошо известного немецкого эксперта по аграрному вопросу профессора Ауфхагена. После посещения большого числа русских деревень он писал: "Своей земельной реформой Столыпин разжег в деревне пламя гражданской войны". По словам П. И. Милюкова, другой зарубежный ученый, ярый сторонник Столыпина, профессор Приор, который тоже тщательно изучил земельную реформу, пришел к выводу, что цель реформы не была достигнута. И действительно, .несмотря на все льготы и привилегии, к 1 января 1915 года лишь 2719000 крестьянских хозяйств можно было причислить к разряду частных владений (22—24 процента пригодных к обработке земель).
В большинстве своем крестьяне заняли неблагожелательную и даже враждебную позицию в отношении столыпинской реформы, руководствуясь двумя соображениями. Во-первых, и это самое главное, крестьяне не хотели идти против общины, а столыпинская идея о "поддержке сильных" противоречила крестьянскому взгляду на жизнь. Крестьянин не желал превращаться в полусобственника земли за счет своих соседей.
Во-вторых, более свободная политическая атмосфера, порожденная манифестом 17 октября, открывала перед крестьянством новые возможности экономического развития с помощью кооперативной системы, что более соответствовало крестьянскому складу ума.
Придя к власти, Столыпин обязался подавить революционное движение и умиротворить страну. И в этом отношении, как и в аграрном вопросе, он вновь продемонстрировал сильный характер и недостаточную политическую прозорливость.
К этому времени в России наступил период успокоения, естественным путем умирало революционное движение. Манифест 17 октября проложил путь к свободе и плодотворной политической деятельности. Так называемые крайности в период беспорядков, такие, как ограбление банков для "нужд" революционеров, убийства мелких чиновников как "врагов народа" и тому подобное поначалу вызывали у общественности замешательство, а затем негодование и осуждение. Вместо того чтобы, воспользовавшись такими настроениями людей, загасить тлеющие искры революционного пожара, сняв для этого напряжение в стране и вернув ее к нормальной жизни, Столыпин со всей силой обрушился на тех, кого сам ход событий уже сделал безвредными. Меры, которые первоначально предполагалось использовать для защиты страны от кратковременного Народного взрыва, вскоре в руках победителей превратились в орудия личной мести. И чем спокойнее становилась обстановка в стране, тем скорее росло число арестованных, осужденных, высланных или казненных.
С помощью своей безжалостной политики "умиротворения" Столыпин рассчитывал завоевать поддержку большинства населения. Однако достиг он прямо противоположных результатов, и чем решительнее и тверже становилась его политика, тем решительнее звучали против нее протесты. Первые два или три года, последовавшие за роспуском I Думы, часто называли эрой "белого террора". В наши дни такое определение столыпинской политики звучит несколько странно. После выстраданного опыта тоталитарных режимов в Европе и России называть Столыпина правителем-террористом столь же нелепо, как сравнивать Любительское пение с совершенным артистизмом Шаляпина. За это говорит хотя бы тот факт, что число невинных заложников, расстрелянных в России всего за один день после покушения Каплан на жизнь Ленина, значительно превысило число приговоренных к повешению столыпинскими "скорострельными" военно-полевыми судами за все восемь месяцев их существования. Да и сами репрессии Столыпина были Направлены против сравнительно небольшого слоя населения, активно выступавшего против правительства.
И несмотря на это, все образованные граждане России, независимо от их классовой принадлежности и исповедуемых взглядов, с чувством глубокого возмущения воспринимали каждое сообщение о новой расправе. Русское общественное мнение столь решительно осуждало каждый акт казни отнюдь не потому, что испытывало симпатии к революционному террору, который к тому времени выродился и сводился к проведению жалких актов насилия, а вследствии своего традиционного неприятия смертной казни. В высшей степени знаменательно, что Россия была одной из немногих стран, где была отменена смертная казнь за уголовные преступления.
Россия того времени не желала, чтобы правительство прибегало к кровавым расправам в отношении своих политических противников. Вот почему после учреждения столыпинских военно-полевых судов Л. Н. Толстой в своем глубоко волнующем обращении к правительству ("Не могу молчать") потребовал положить конец казням. Вот почему один из выдающихся парламентских ораторов того времени умеренный либерал Ф. И. Родичев с трибуны Думы заклеймил Столыпина в глазах всей России, назвав палаческие петли "столыпинскими галстуками". Вот почему сразу же после падения монархии в 1917 году правительство демократической революции, осуществляя самую заветную и священную цель русского освободительного движения, отменило, ко всеобщему удовлетворению, смертную казнь за все без исключения преступления. Вот почему в той атмосфере духовного возрождения, в которой жила Россия в канун первой мировой войны, потерпела полный провал столыпинская политика "умиротворения", как и его земельная реформа, что, по сути дела, послужило причиной и его собственного трагического конца.
1 сентября 1911 года на специальном представлении в Киевском городском театре П. А. Столыпин был смертельно ранен полицейским агентом, бывшим анархистом, всего в нескольких шагах от царской ложи, где сидел царь со своими дочерьми. К тому времени царь с трудом выносил присутствие своего бывшего фаворита.
Специальное расследование установило, что в Киеве почему-то была снята обычная охрана Столыпина полицейскими агентами. Ходили разговоры о возбуждении уголовного дела против помощника министра внутренних дел генерала Курлова, который отвечал за полицию. Однако предварительные расследования были прекращены по личному указанию царя.
Обстоятельства смерти Столыпина вызывали определенное недоумение. Убийца был казнен с необычной поспешностью, а до этого содержался в строжайшей изоляции. Люди из окружения Столыпина, которые были в курсе борьбы между Столыпиным и Распутиным, полагали, что охранка, стремясь ублажить высокопоставленных врагов Столыпина, смотрела сквозь пальцы на готовящееся преступление. Через несколько месяцев после смерти Столыпина главный военный прокурор вызвал к себе зятя Столыпина фон Бока и сказал ему, что главная ответственность за смерть его тестя лежит на Курлове и что именно он спровоцировал убийство. Одновременно прокурор информировал фон Бока о том, что уголовное преступление Курлова было прекращено по личному указанию царя1.
Сам Столыпин однажды в разговоре с А. И. Гучковым в Думе сказал, что у него предчувствие, будто он будет убит агентом полиции.
Вот так вышло, что всемогущий "умиротворитель" России оказался беспомощным справиться с "темными силами", которым покровительствовала молодая царица. Столыпин для Распутина был чересчур независимым и честным. И к тому же в результате принятия его консервативного избирательного закона от 3 июня 1907 года он потерял поддержку главной партии в III Думе — "октябристов".
Английский историк, профессор Бернард Пейерс, многократно совершавший поездки по России в период существования Думы и во время первой мировой войны, не без остроумия написал в своей книге "Падение русской монархии", что при тогдашнем умонастроении общества любая Дума, даже если бы она состояла из одних бывших министров, стала бы в оппозицию к правительству.
Избирательный закон от июня 1907 года практически ликвидировал представительство от рабочих и крестьян городов и деревень. В провинции выборы были почти полностью отданы на откуп вымирающему дворянству, а в крупных городах система и без того неполного всеобщего избирательного права была еще больше урезана; сократилось число депутатов, а половина мест была, в соответствии с выборами по куриям, зарезервирована для представителей незначительного меньшинства, владеющей собственностью буржуазии. Уменьшилось и представительство от нерусских народов. Польша, например, получила право направить в III (как и в IV) Думу только 18 депутатов по сравнению с 53 представителями в I и II Думах, а представительство от мусульманского населения Туркестана было и вовсе ликвидировано.
Народные представители, избранные согласно столыпинскому закону, справедливо заслужили кличку "кривых зеркал". Левые партии, имевшие большинство и в I и во II Думах, практически не были представлены в III Думе (1907—1912), более того, в нее оказались избранными всего 13 трудовиков и 20 социал-демократов. Социалисты-революционеры бойкотировали выборы. Кадеты же, партия либеральной интеллигенции, со своими 54 местами утратили господствующие позиции и стали играть роль "лояльной оппозиции Его Величества".
50 мест заняли представители реакционного "Союза русского народа", который получал субсидии из специальных фондов полицейской охранки и пользовался покровительством царя и Великого князя Николая Николаевича. Эти депутаты, возглавляемые весьма способными людьми — Н. Е. Марковым, В. М. Пуришкевичем и Замысловским,— с самого начала стремились парализовать работу Думы, постоянно провоцируя всякого рода инциденты. 89 мест было отдано сравнительно новой партии — "националистам". Они были избраны в основном в западных и юго-западных губерниях, которые с незапамятных времен были ареной вражды русской, польской, литовской и еврейской национальных групп. Брешь между кадетами и правым крылом была заполнена 153 депутатами от октябристов, из которых едва ли хоть один избирался в первые две Думы. Они, таким образом, составляли чуть больше трети от всех депутатов Думы.
Я столь подробно описал состав III Думы, поскольку распределение мест в IV Думе (1912—1917 годы), по существу, было таким же, а последняя сыграла колоссальную роль в конфликте между монархией и народом в последние годы перед революцией. Но даже III Дума, несмотря на ее консервативность с точки зрения социального состава и несмотря на правое крыло с его влиянием в правительственных кругах, с самого начала своего существования проявила себя защитницей конституционной системы и прав народа, следуя в этом отношении примеру. I Думы. Они разнились между собой лишь умонастроениями и методами достижения цели.
I Дума была душой и сердцем России. Она поставила себе целью беспощадное разоблачение темных сторон старого режима. Она была непреклонна и отвергала любой компромисс. Она требовала от верховного правителя безусловной капитуляции — передачи всей власти представителям народа. Главное ее требование хорошо выразил В. Д. Набоков — велеречивый сын министра юстиции при Александре III: "Исполнительной власти надлежит подчиняться власти законодательной". Но I Думе не хватило времени для принятия законов в интересах страны, ибо она была распущена, едва приступив к работе.
III Дума начала свою деятельность без всяких эффектных начинаний. Она не потребовала от правителей немедленной капитуляции. Ее лозунгом стал компромисс, лояльное сотрудничество с властями на основе Октябрьского манифеста царя. Этот манифест, ставший знаменем доминирующей в Думе партии октябристов, предоставлял народным представителям право осуществлять законодательную власть, определять бюджет и открыто обсуждать любые вопросы. Внеся противоправные изменения в избирательный закон, правительство официально подтвердило незыблемость прав самой Думы. Лидеры октябристов были исполнены решимости использовать эти права для объединения народного правительства, с тем чтобы превратить Думу в подлинно решающую силу русской государственной системы.
Ни царь с придворными, ни демократические и левые круги общества не поняли сути такого компромисса. Столкнувшись в свое время с линией "штурм унд дранг" первых двух Дум, царь поначалу был крайне доволен III Думой. Он полагал, что в Таврическом дворце теперь заседают люди, представлявшие все районы страны, хорошо осведомленные о местных делах и потребностях, которые своим советом помогут его министрам издать подходящие законы, никоим образом не посягающие на прерогативы монарха. Таким же образом расценила монархические взгляды III Думы и общественность, решительно осудив этот "реакционный парламент" и окрестив его лидеров "лакеями реакции".
Однако лидеры эти были далеко не реакционеры. Социальную основу октябристов составляли средние и высшие слои русского общества. Они включали представителей дворянства, местной администрации, либеральных профессий, а также ремесленников и мелкого чиновничества как от столицы, так и от провинции. И хотя среди них было мало специалистов в законодательных делах, тем не менее многие из них прошли хорошую практическую школу в своих сферах деятельности. И этот практический опыт привел их к твердому убеждению, что Россия уже выросла из пеленок и больше не нуждается в бюрократической опеке и, более того, что русско-японская война окончательно доказала неспособность бюрократической системы соответствовать запросам растущей империи.
Первым председателем III Думы был Н. А. Хомяков. Занимая ранее видный пост в системе санкт-петербургской администрации, он происходил из очень знатной семьи и был сыном одного из основателей славянофильского движения. Создатель партии октябристов и ее глава в III Думе А. И. Гучков являлся представителем совсем других слоев общества. Внук крепостного крестьянина, он отражал интересы интеллектуальной верхушки московского купечества. Он гордился своим происхождением, презирал сословные привилегии и испытывал сильнейшее недоверие к бюрократии. И тем не менее два этих представителя таких различных социальных групп сошлись вместе на платформе одной партии. Ибо для каждого из них главной целью было упрочение конституционной системы. И оба они осознавали, что без народного представительства, без радикальной замены всей оснастки государственного корабля Россию ожидает катастрофа при первом же столкновении с внешним миром.
Европа в то время жила на вершине вулкана. Вопрос уже заключался не в том, быть или не быть войне между великими державами, а в том, когда она начнется. Опыт Цусимы и Порт-Артура открыл глаза всем патриотам на реальное положение вещей. И весь процесс, в течение которого за семь или восемь лет было создано лояльное консервативное большинство, определялся настроениями растущей патриотической тревоги, которые в конце концов переросли в чувства патриотического негодования.
Я хорошо знал А. И. Гучкова. Какое-то время мы вместе входили во Временное правительство, а позднее не раз встречались в эмиграции. По его словам, с самого начала работы III Думы он вместе с другими лидерами октябристов торопился принять меры для сплочения всей России, с тем чтобы страна смогла справиться с внешней угрозой, когда она, в конце концов, станет реальной. Экономическое и промышленное развитие Германии в тот период проходило бурными темпами. Немцы лихорадочно строили военный флот, а техническое оснащение их армии постоянно совершенствовалось. Для всех, кто сколько-нибудь разбирался в международных отношениях, было очевидно, что временная слабость России, проявившаяся в разгар русско-японской войны, рассматривалась в Берлине как козырная карта в гонке за мировое господство.
Для А. И. Гучкова, Н. А. Хомякова, М. В. Шидловского и других лидеров партии октябристов была очевидна угроза стране, порожденная затхлой атмосферой вокруг царя. Отдавая себе отчет в том, что им нельзя полагаться на слабовольного царя, они решительно отклоняли все заманчивые предложения Столыпина о вхождении в правительство. Они предпочитали внимательно следить за деятельностью официальных властей, используя законные права Бюджетной комиссии Думы для борьбы против влияния могущественной и безответственной клики Распутина на придворные круги, и всячески укреплять военные и экономические позиции страны посредством легального законодательства.
Идиллические отношения между царем и III Думой длились недолго. Согласно "Основным законам" Российской империи, внешняя политика, армия и флот находились под прямым контролем царя. Официально Дума не имела права вмешиваться в дела соответствующих министерств и не могла оказывать влияния на их деятельность. Однако сметы расходов на нужды этих правительственных учреждений утверждались Бюджетной комиссией, в результате чего она стала играть, как и во всяком парламенте, крайне важную, определяющую роль. И с этим вынуждены были считаться все министры. Перед рассмотрением в Бюджетной комиссии сметы расходов различных министерств тщательно изучались в соответствующих специальных комитетах. С помощью такой системы, то есть с помощью финансового контроля, осуществлявшегося Бюджетной комиссией, военное министерство и адмиралтейство, по сути дела, подпадали под контроль Думы. После русско-японской войны создание военно-морских сил приходилось начинать практически с нуля, а армию следовало коренным образом реорганизовать, увеличить и перевооружить в соответствии с техническими требованиями того времени.
Какого-либо твердого, устойчивого руководства над армией и флотом не существовало. Высшие эшелоны военной власти постоянно находились в стадии реорганизации. Большое количество разного рода военных ведомств возглавлялись абсолютно безответственными великими князьями, которые, как правило, обделывали, не обращая при этом ни на кого внимания, свои собственные делишки. В армии и на флоте служило немало способных и энергичных военных специалистов, которые с энтузиазмом разрабатывали планы реформ, но были полностью бессильны претворить их в жизнь.
Став председателем комиссии Думы по вопросам обороны, Гучков постарался немедленно наладить связи с теми людьми в военном министерстве и адмиралтействе, которые проявляли заинтересованность в коренной реорганизации этих ведомств. Таким образом. Дума оказалась в самом фокусе всей деятельности по реорганизации системы обороны России.
Без сомнения,III и IV Думы сыграли очень существенную роль в подготовке России к войне 1914—1918 годов. Трезвомыслящие и деятельные люди в армии и на флоте ощущали твердую поддержку Думы, а Дума в свою очередь нашла в их лице сторонников в борьбе с придворной камарильей.
Такое сближение не осталось, однако, без должного внимания близких к царю лиц, которые ратовали за возвращение к абсолютизму.
Весной 1908 года во время обсуждения в Думе бюджета военного министерства Гучков в своей речи обратился к Великим князьям с призывом принести "патриотическую жертву", отметив, что Дума уже обратилась к народу пойти во имя защиты отечества на великие лишения. По сути дела, Гучков попытался убедить Великих князей отказаться от административной деятельности в армии, к которой они вряд ли подходили и при осуществлении которой демонстрировали лишь полную безответственность. Он обратился с такой просьбой, отдавая себе полный отчет в позиции военной администрации. Его речь, естественно, вызывала бурю возмущения в придворных кругах. Царица поспешила расценить ее и, вообще, всякое вмешательство Думы в военные дела как нападку на императорские прерогативы.
Ее подозрения еще больше укрепились после происшедшего через год в Константинополе переворота, в результате которого младотурки свергли султана. При дворе тут же приклеили к Гучкову кличку "младотурок" и с того времени стали рассматривать его как врага государства № 1.
Был смещен с поста военного министра специалист своего дела А. Ф. Редигер, работавший в атмосфере широкого сотрудничества с Думой. На его место назначили командующего Киевским военным округом генерала В. А. Сухомлинова, посредственного служаку, мало смыслящего в современном военном деле, который в соответствии с волей царя отказался от всякого сотрудничества с Думой.
Царица по-своему была права, считая лидера конституционных сил наиболее опасным противником своей безумной мечты о восстановлении абсолютного самодержавия в России. Движение октябристов вместе со всеми зависимыми от него группировками, без сомнения, находилось в арьергарде тех сил в стране, которые выступали за подлинную демократию. С другой стороны, оно было в авангарде тех же сил в высшем эшелоне власти — в руководящих военных, административных и великосветских кругах. Противодействуя таким образом реакции, оно волей-неволей расчищало дорогу бурному возрождению революционного движения, мощный импульс которому дало побоище на ленских золотых приисках весной 1912 года. И хотя октябристы не имели ни малейших намерений углублять демократизацию России, они всячески стремились поднять страну до более высокого экономического и культурного уровня, соответствовавшего великой державе. В этом они получили поддержку со стороны умеренного крыла оппозиции и наиболее просвещенных людей, занимавших высшие административные посты. Таким образом, несмотря на то, что они возникли в условиях наступления контрреволюции, III и IV Думы сыграли прогрессивную роль в истории России. Некоторые из принятых ими законов самим своим фактом существования содействовали экономическому и культурному буму, переживаемому Россией в последнее десятилетие перед первой мировой войной.
В период существования Думы. например, система образования развивалась столь бурно, что к моменту начала войны Россия подошла вплотную к введению всеобщего обязательного образования. В начале XX века было покончено с абсурдной и преступной кампанией, которую проводили против народного образования в конце XIX века реакционные министры. К 1900 году 42 процента детей школьного возраста посещали школу. III Дума большинством голосов утвердила законопроект о всеобщем обучении, внесенный министром образования П. М. Кауфманом-Туркестанским. К несчастью, закон был отклонен Государственным советом, половину членов которого назначал лично царь, и возвращен на доработку в Думу. Позднее этот закон был принят IV Думой. К тому времени министр просвещения граф П. Н. Игнатьев считал, что уровень грамотности среди молодежи в стране позволял ввести систему обязательного начального обучения. И не разразись война, она была бы полностью реализована к 1922 году.Но даже и до войны в школу не ходили в большинстве случаев лишь те дети, родители которых не хотели этого.
В 1929 году фонд Карнеги опубликовал книгу "Русские школы и университеты времен мировой войны"2. Ее авторы — два профессора, специализировавшихся в области русской системы просвещения, Одинец и Покровский, а предисловие к ней написал бывший министр просвещения П. Н. Игнатьев. Книга была призвана разоблачить миф о том, будто до прихода большевиков лишь 10 процентов населения в стране было грамотным, а правящие классы всеми силами стремились помешать детям рабочих и крестьян получить образование. Если рассматривать состояние высшего и среднего образования в России с точки зрения социальных корней учащихся, то оно было самым демократическим в мире. Даже до учреждения Думы земства тратили на образование 25 процентов своих средств, а в период ее деятельности— до трети. За время с 1900 по 1910 год государственные ссуды земствам на образование увеличились в двенадцать раз. В 1906 году действовало 76 тысяч школ, которые посещало около 4 миллионов учеников. А в 1915 году число школ уже превысило 122 тысячи, а число учащихся достигло 8 миллионов. За это время был повышен возраст для оканчивающих школы, а учебные программы расширены с тем, чтобы дать возможность наиболее одаренным детям из крестьянских семей продолжить образование в пределах средней школы. В государственных школах обучались не только дети, они стали центром просвещения и для взрослых. При школах создавались библиотеки, проводились лекции, вечерние и воскресные занятия для взрослых и даже устраивались театральные представления. Для подготовки учителей земства организовывали специальные курсы. Ежегодно на учебу за границу отправлялись группы преподавателей и преподавательниц. До первой мировой войны тысячи учителей из государственных школ побывали в Италии, Франции, Германии.
Подводя итоги, Одинец и Покровский писали: "Вывод, который следует сделать из состояния начального и среднего образования в России непосредственно в канун войны, заключается в том, что никогда за всю историю русской цивилизации развитие системы образования не проходило столь стремительно, как в рассматриваемый период".
Наряду со значительными успехами в сфере образования земства, действуя совместно с Думой и кооперативными организациями, до билась огромных достижений в области сельского хозяйства. С 1906 по 1913 год площадь обрабатываемых земель возросла на 16 процентов, а урожай увеличился на 41 процент. За этот период ссуды земств на агрономические нужды крестьян повысились в шесть раз. Значительные суммы на эти цели расходовало и центральное правительство. В европейской части России земства всячески содействовали тому, чтобы крестьяне вели фермерское хозяйство с использованием средств механизации, а в Сибири, где земств не было, этим занималось правительство.
Крестьянский земельный банк выкупал у частных землевладельцев миллионы гектаров земель и передавал их крестьянам. Кредитные кооперативные ассоциации и земства снабжали крестьян всеми необходимыми сельскохозяйственными орудиями. К началу войны 89,3 процента всех пахотных земель находились в руках крестьян. Средний размер крестьянского хозяйства колебался от 12 до 30 десятин. В период экономического бума в России перед первой мировой войной экспорт русской сельскохозяйственной продукции возрос на 150 процентов. Крестьянские хозяйства доминировали как на внешнем, так и на внутреннем рынке, поставляя три четверти зерна и льна и практически все масло, яйца, мясо.
Передача земли крестьянам и огромный рост числа фермерских крестьянских хозяйств (к этому времени количество производимой сельскохозяйственной продукции на частновладельческих землях приблизилось к нулю) сопровождались большой миграцией и переселением крестьян, которые осуществлялись при активной помощи правительства, земства и кооперативов. Именно в это время Сибирь вступила в стадию экономического и культурного развития по американскому типу.За годы между русско-японской и первой мировой войной население в этом регионе удвоилось, а площадь обрабатываемых земель утроилась. Сельскохозяйственное производство возросло более чем втрое, а экспорт сельскохозяйственной продукции увеличился в десять раз. Перед первой мировой войной все масло, которое вывозила Англия из России, производилось сибирскими и уральскими крестьянскими кооперативами. И если в 1899 году масло из Сибири практически не вывозилось, то в 1915 году его экспорт кооперативами Сибири составлял тысячи тонн.
Да, именно кооперативное движение, свободно развившееся в условиях конституционной России, дало возможность русскому народу, и прежде всего крестьянству, проявить природную сметку и организаторский талант. До первой мировой войны около половины всех крестьянских хозяйств включилось в кооперативное движение, которое по масштабам уступало в Европе лишь Англии.
В 1905 году число крестьянских кооперативов составляло 7290000, а в 1916 году уже 10 500 000. В 1905 году их фонды составляли 375 000 000 золотых рублей, а в 1916 году — 682500000. Столь же быстро развивалось кооперативное движение и в городах. Федерация потребительских кооперативов, возглавляемая московским Центросоюзом, стала одной из наиболее влиятельных социальных и политических организаций в России.
Общее улучшение благосостояния народа нашло свое выражение в значительном росте потребления таких товаров, как сахар, масло, керосин, обувь, а также в увеличении вкладов в сберегательных банках. Это признал и советский экономист П. И. Ляшенко.
Согласно расчетам одного из крупнейших специалистов по русской экономике профессора С. Н. Прокоповича, национальный доход России, несмотря на войну с Японией и последовавшую за ней депрессию, которая продолжалась вплоть до 1909 года, увеличился за указанный период на 79,4 процента (в 50 губерниях, по которым имеются данные).
Даже коммунистические авторы временами писали о быстром развитии промышленности за время конституционной "пятилетки" в канун первой мировой войны: "Россия стала быстро продвигаться по капиталистическому пути, оставляя позади старые капиталистические страны, шедшие ранее впереди"3.
С 1900 по 1905 год промышленное производство выросло на 44,9 процента, а к 1913 году — на 219 процентов. Показатели ремесленных - промыслов были еще выше. С точки зрения технического прогресса промышленность в целом прошла стадию дальнейшего развития и модернизации. По далеко не полным данным, капиталовложения на промышленное переоборудование составили в целом за 1910—1912 годы 537,3 миллиона золотых рублей. В этот период процветания капиталовложения в промышленность были в три раза выше, чем в Америке. По концентрации промышленности, которая была выше, например, чем в Америке, Россия стала одной из самых развитых стран мира. Стоимость промышленной продукции России в 1908, 1911 и 1916 годах составляла соответственно 1,5, 5,5 и 8,5 миллиардов рублей.
Перед самой войной началось строительство железнодорожной магистрали Туркестан — Сибирь, "Турксиб", завершенное уже в советский период. На эти годы были запланированы грандиозные программы преобразования всей экономики страны. Их осуществление прервала война 1914 года.
Такая сверхконцентрация русской промышленности вызвала к жизни два важных процесса. Во-первых, она привела к сосредоточению в городах значительного числа рабочих, создав тем самым благоприятные условия для их организации. Во-вторых, она укрепила не столько позиции средних классов, сколько мощь банковского капитала. Тем самым ни в городе, ни в деревне экономический бум не изменил социальную структуру настолько, чтобы это могло создать прочные предпосылки для формирования конституционной монархической системы.
Жизнь нормально развивающейся страны основана на принципе честной игры. Предполагается, что и власти и простой люд в своих взаимоотношениях придерживаются определенных правил. Всякий раз, когда эти правила нарушают власти, которые обычно обладают превосходством в физической силе, это приводит к злоупотреблениям. И тогда люди оказываются перед выбором: либо покорно смириться с произволом властей, либо встать на путь борьбы в защиту своих основных прав, прибегнув к самым крайним методам.
Побывав в самых разных уголках страны, с годами я приобрел четкие представления о чувствах, надеждах и чаяниях демократически настроенных людей. Позднее, став членом Думы и изучив всю систему управления страной, я ясно осознал всю трагическую сложность отношений между правительством, формально несущим ответственность за благосостояние страны, и верховной властью, находившейся в то время в руках безответственной клики невежественных и бесчестных политиков. У меня сразу открылись глаза: я понял, что правящие и привилегированные круги русского общества абсолютно не желают проявить независимость и передать власть трезвым, здравомыслящим людям.
В то же время для всех стало очевидным, что распутинщина превратилась в позор России и что беспомощность перед ней царя ставит страну на грань нового тяжелого кризиса. Было ясно, что грядущее столкновение не только лишит власти царя, но и те группировки, которые утвердили свое положение в Думе согласно столыпинскому закону от июня 1907 года, поскольку этот закон будет немедленно заменен всеобщим избирательным правом. Россия была единственной великой державой в мире, введение в которой всеобщего избирательного права могло бы привести к демократизации как в политической, так и в социальной сфере без восстания или революции.
80 процентов крестьянского населения страны, владеющего почти 90 процентами обрабатываемых земель; отмирающее дворянство; промышленный пролетариат, сконцентрированный в городах и быстро набирающий силу; все еще политически и социально слабый средний класс; огромная армия бюрократов, в основном состоявшая из образованных людей среднего класса, которые абсолютно не заинтересованы в защите капиталистической системы, и последний, но не менее важный слой общества — интеллигенция, традиционно воплощающая дух русской культуры с его бесклассовыми принципами справедливости и священной неприкосновенности личности,— все эти элементы играли существенную роль в борьбе между привилегированным большинством в Думе и короной, в борьбе, которая приближалась к своему апогею.
Учтя уроки из опыта борьбы за народное представительство в III Думе, октябристы в IV Думе заняли осенью 1912 года место оппозиции. Перед открытием новой Думы А. И. Гучков обратился к своим сторонникам с новым лозунгом "Против участия безответственных людей в решении государственных дел, за правительство, ответственное перед народными избранниками". Таким образом, осенью 1912 года Гучков повторил призыв, с которым выступили кадеты Милюкова в I Думе весной 1906 года.
Приближался еще один критический момент в истории России, и примирение между политическими врагами, до тех пор немыслимое, становилось неизбежным. Их общей целью стало сохранение монархии как символа единства государства при эффективной и полной передаче власти правительству, опирающемуся на поддержку народных избранников. Но это была недостижимая цель. Монарх, которому была ненавистна одна мысль о конституции и который мечтал о возрождении обреченного абсолютизма, не мог допустить парламентской демократии. Пойти на такой шаг было для него равносильно измене самому себе. Судьба все еще оставляла ему шанс...
В полночь 18 (31) июля 1914 года германский посол вручил русскому министру иностранных дел ультиматум. Россия снова оказалась в состоянии.
Примечание
(чтобы вернуться к тексту, нажмите на номер сноски)
1)Zenkovsky
A. V. The Truth About Stolypin. N.Y. 1956.
2) Yale
University Press.
3) Очерки
по истории Октябрьской
революции. ., 1927.
|
|
|
|
||