|
кафедра политических наук |
||||
|
Виртуальная библиотека |
||||
|
|
|
 |
||
ГЛАВА XXXI.
Немецкое нашествие на Дон. Связь с внешним миром и три проблемы: единство фронта, внешняя "ориентация" и политические лозунги. Итоги Первого Кубанского похода.
Положение донской столицы значительно окрепло. В области, как доносил Кисляков, было хорошее настроение и много хорошего материала; по общему признанию не хватало лишь крепкой воли и надлежащей организации. Походный атаман, генерал Попов -- человек вялый и нерешительный не пользовался авторитетом; "временное правительство", образовавшееся еще в дни первого налета на Новочеркасск, во главе с правым демагогом есаулом Яновым, не чувствовало почвы под ногами и, принимая в свой состав прибывающих в город членов круга, обратилось в многоголовый "совдеп". Решение всех важнейших вопросов откладывалось, и все надежды возлагались на "Круг спасения Дона", который должен был собраться из представителей восставших станиц и казачьих дружин к 29-му апреля.
Из новочеркасских впечатлений и разговоров, из взаимоотношений с задонскими военными властями понемногу, однако, начало выясняться, что надежды на объединение противобольшевистских сил для дальнейшей борьбы становятся все более проблематичными.
Кисляков, сделавший некоторые шаги перед "временным правительством" в этом направлении, доносил:
"Правительство и атаман не считают возможным подчинение донской армии командующему Добровольческой армией. Мотивы такого решения -- крайний опасения, что такое подчинение не своему (казачьему) генералу может послужить поводом к агитации, которая найдет благоприятную почву среди казаков. Заявляют, что приход нашей армии на Дон крайне желателен и что совместные действия с казаками послужат к укреплению боевого духа последних. Словом от подчинения отказываются, "унии" весьма хотят".
К сожалению "уния" имела уже свою печальную историю в декабре -- феврале 1917 -- 1918 г. г. и, как идея чужеродная военной организации, не предвещала ничего хорошего в будущем.
После отступления Дроздовцев, Ростов погрузился опять в холодное отчаяние. Но паника среди советских властей не улеглась. Они лихорадочно эвакуировали город; эшелоны с красной гвардией, военными запасами и награбленным имуществом тянулись безостановочно за Дон.
И кои да 25-го напуганные ростовские жители, удивленные наступившей тишиной, выглянули на улицу, они увидели с изумлением, многие с горьким разочарованием, марширующие по улицам колонны... людей в касках.
То вступала в Ростов головная дивизия 1-го германского корпуса.
Это событие, словно удар грома среди прояснившегося было для нас неба, поразило своей неожиданностью и грозным значением. Малочисленная Добровольческая армия, почти лишенная боевых припасов, становилась лицом к лицу одновременно с двумя враждебными факторами -- советской властью и немецким нашествием, многочисленной красной гвардией и корпусами первоклассной европейской армии. Этот чужеземный враг был страшен своим бездонным национальным эгоизмом, своим полным отрешением от общечеловеческой морали; он с одинаковым цинизмом жал руку палача в Брест-Литовске, обнадеживал жертву в Москве и Киеве и вносил растление в душу народа, чтобы вывести его надолго из строя столкнувшихся мировых сил.
Какие еще новые беды несет с собой его приход?
Донская делегация, посланная "временным правительством" в Ростов, была принята начальником штаба немецкой дивизии, и между ним и донцами произошел знаменательный разговор:
Донцы: -- С какой целью и по каким соображениям немцы вторглись на территорию Дона?
Немец: -- Политические соображения неизвестны, но по стратегическим соображениям приказано занять Ростов и Батайск, чтобы обеспечить Украину от большевиков удержанием этого важного железнодорожного узла.
Донцы: -- Ростов находится на территории Дона, права коего следовательно нарушаются вами...
Немцы: -- О границах Дона с Украиной вам надлежит договариваться с последней.
Д.: Пойдете ли вы на Новочеркасск?
Н.: Такого приказания у нас нет, а, если получим, то Новочеркасск займем. Не будет ли открыто партизанскими отрядами враждебных действий против наших войск?
Д.: Такого распоряжения не отдавалось, почему до выяснения вопроса с Украиной такие действия должны рассматриваться, как не основанные на распоряжениях высшей военной власти Дона.
Д.: Признаете ли суверенные права Дона?
Н.: Да, признаем Дон штатом (?).
Д.: Какова организация власти на Украине?
И.: Власть полномочного гетмана Скоропадского, усмотрением коего назначаются министры. Украине запрещено проводить социалистические начала. Земля возвращена помещикам не свыше известной нормы. Приказано всем засеять поля.
Д.: Признается ли за Украиной право решать вопрос о войне и мире?
Я.: Да, но не против Германии
Далее немцы говорили, что они действуют в союзе с казаками, ибо действуют совместно против красной гвардии.
Д.: Почему вы двигаетесь на Дон, заключив мир с Россией?
Н.: Мы признаем Брестский договор, но правительство комиссаров не исполняет своего обязательства о разоружении красной гвардии, против которой мы и идем. Признает ли себя Дон самостоятельной республикой?
Д.: Мы признаем себя частью России, но не признаем большевистского правительства."
Из этого разговора трудно было еще уяснить себе ближайшие перспективы: сохранять ли немцы в отношении Добровольческой армии нейтралитет, пойдут ли на нас войною или предоставят нам меряться силами с большевиками только для того, чтобы с холодным, веским расчетом на костях и крови русских построить себе свободный путь к морю, хлебу и нефти.
Политическая обстановка была запутана до крайности. Будущее темно. Но наказ, данный мною генералу Кислякову, совершенно ясен:
-- Ни в какие сношения с командованием враждебной России державы не вступать.
Встал передо мной еще один вопрос.
В середине апреля, почти одновременно приехали из Москвы в армию полковники Страдецкий и Голицын 188 Первый был командирован в столицу для связи с московскими организациями еще в января 1918 г. из Ростова, второй -- бывший генералом для поручений при генерале Корнилове -- послан был кажется в Астрахань, но в виду ее падения попал также в Москву.
Голицын уверял, что Москва совсем не интересуется Югом и в частности "Корниловской армией", что там идет борьба политических лозунгов и внешних ориентаций и некоторая местная концентрация сил, совершенно не склонных к подчинению указаниям Юга. Страдецкий, наоборот, рисовал картину разбросанной широко по России сети активных ячеек, отчасти подчиненных тайной организации, в которой он играл видную роль, отчасти самостоятельных. Но что те и другие считают себя всецело в распоряжении командования Добровольческой армии, вполне подготовлены к выступлению и ожидают только приказа...
Мне показались несколько сомнительными серьезность, сила и влияние организации, и, во всяком случае, я не счел возможным, не имея ясного представления о внутреннем положении страны, указывать времена и сроки. Предложил лишь, в подтверждение предыдущих инструкций, продолжать организацию на местах, пользуясь всяким случаем, чтобы стягивать силы к нам на Дон. Единственным безошибочным моментом выступления надлежало считать приближение к данному району Добровольческой армии.
Много позднее, я узнал, что разговор шел о "Союзе защиты Родины и свободы", возглавляемом Савинковым -- обстоятельство, которое Страдецкий утаил от меня. И что эта организация в половине апреля не имела еще решительно никакого реального значения.
Тем не менее доклад поставил на очередь вопрос о необходимости сказать во всеуслышание слово от армии, тем более, что само бытие ее в последнее время среди широких кругов русского общества вызывало сомнение.
В Лежанке под гром неприятельской артиллерии я составлял свое Первое политическое обращение к русским людям:
От Добровольческой армии.
"Полный развал армии, анархия и одичание в стране, предательство народных комиссаров, разоривших страну дотла и отдавших ее на растерзание врагам, привело Россию на край гибели.
Добровольческая армия поставила себе целью спасение России путем создания сильной, патриотической и дисциплинированной армии и беспощадной борьбы с большевизмом, опираясь на все государственно мыслящие круги населения.
Будущих форм государственного строя руководители армии (генералы Корнилов, Алексеев) не предрешали, ставя их в зависимость от воли Всероссийского Учредительного Собрания, созванного по водворении в стране правового порядка.
Для выполнения этой задачи необходима была база для формирования и сосредоточения сил. В качестве таковой была избрана Донская область, а впоследствии, по мере развития сил и средств организации, предполагалась вся территория т. н. Юго-Восточного союза. Отсюда Добровольческая армия должна была идти историческими путями на Москву и Волгу...
Расчеты, однако, не оправдались..."
Указав далее мотивы нашего "исхода" с Дона, и, сделав краткий очерк первого кубанского похода, я заканчивал:
"Предстоит и в дальнейшем тяжелая борьба. Борьба за целость разоренной, урезанной, униженной России; борьба за гибнущую русскую культуру, за гибнущие несметные народные богатства, за право свободно жить и дышать в стране, где народоправство должно сменить власть черни.
Борьба до смерти.
Таков взгляд и генерала Алексеева, и старших генералов Добровольческой армии (Эрдели, Романовского, Маркова и Богаевского), таков взгляд лучшей ее части. Пусть силы наши не велики, пусть вера наша кажется мечтанием, пусть на этом пути нас ждут новые тернии и разочарования, но он -- единственный для всех, кто предан Родине.
Я призываю всех, кто связан с Добровольческой армией и работает на местах, в этот грозный час напрячь все силы, чтобы немедля сорганизовать кадры будущей армии и, в единении со всеми государственно-мыслящими русскими людьми, свергнуть гибельную власть народных комиссаров.
Командующий Добровольческой армией Генерал-лейтенант Деникин".
23-го в Егорлыцкой я познакомил с "обращением" генерала Алексеева и старших начальников армии, находившихся в станице. "Обращение" не вызвало никаких возражений, и штаб послал большое количество напечатанных в походной кубанской типографии экземпляров его для распространения в Ростов, Киев, Москву и далее по России.
Прошло дня два. Заходит ко мне генерал Марков и смущенно докладывает:
-- Среди офицерства вызывает толки упоминание воззвания о "народоправстве" и об "Учредительном Собрании"...
Я только наметил здесь три капитальнейших вопроса, вставшие передо мной в их элементарном отражении -- тогда в глухой донской станице, при первом общении с внешним миром:
единство фронта, внешняя "ориентация" и политические лозунги.
В дальнейшем ходе событий эти вопросы разрастутся в глубокие внутренние процессы, обволакивающие "белое движение" и в значительной мере лишающие его единства, ясности и, следовательно необходимой силы.
Рис. 17
Освобождение, Новочеркасска дало мне, наконец, возможность отправить туда раненых. Хотя власти приняли их там не особенно ласково, заявив, что предпочли бы видеть полк здоровых добровольцев... хотя много еще пришлось им испытать невзгод в обедневших и разоренных донских лазаретах, но все это было несравнимо с тем, что они вынесли в походе, и казалось счастьем.
В Егорлыцкой армии предстояло еще одно испытание. После всех переживаний тяжелого похода у всех наступила некоторая реакция; многих тянуло к Ростову и Новочеркасску, где остались родные и близкие; многим просто смертельно хотелось отдохнуть и отрешиться на время от острых впечатлений боя.
Между тем, новая политическая обстановка, допускавшая самые неожиданные возможности, с необыкновенной остротой ставила вопрос о полной необеспеченности армии снабжением, в особенности боевыми припасами. В то же время разведка упорно доносила об огромном и хаотическом движении большевистских эшелонов по линии Ростов -- Тихорецкая -- Царицын, -- движении, закупорившем все узловые станции. Шло массовое перемещение военных материалов, которые могли ускользнуть окончательно из наших рук.
Приходилось организовать набег, чтобы пополнить истощенные запасы.
Назначил днем выступления 25 апреля. Добровольцы поворчали немного и пошли беспрекословно.
Операция заключалась в том, чтобы быстрым маршем захватить узловую станцию Сосыка на Кубани, в тылу той группы большевиков, которая стояла против немцев у Батайска; одновременно для обеспечения и расширения района захвата занять соседние станции Крыловскую и Ново-Леушковскую 189.
25 апреля Богаевский со 2-й бригадой выступил из Гуляй-Борисовки и взял с бою станицу Екатериновскую; главная колонна -- бригады Маркова и Эрдели -- сделав 65 верст, заночевала в Незамаевской, занятой без сопротивления.
На рассвете 26-го Богаевский, Марков и Эрдели 190 атаковали тремя колоннами станции Крыловскую, Сосыку и Ново-Леушковскую и, после горячего боя с большими силами и бронепоездами большевиков, все три станции были заняты. Много поездов с военными материалами попало в наши руки. В ту же ночь я перешел с колонной Маркова в станицу Михайловскую, предполагая расширить несколько задачу к северу. Но бригада Богаевского встретила уже упорное сопротивление большевиков, усилившихся подошедшими подкреплениями; добыча не стоила бы новых жертв. И я увел армию без всякого давления со стороны противника, развивавшего только сильнейший артиллерийский огонь, обратно на Дон.
Увозили с собой большую добычу: ружья, пулеметы, боевые припасы и обмундировальные материалы; уводили несколько сот мобилизованных кубанских казаков.
Должен сказать откровенно, что нанесение более серьезного удара в тыл тем большевистским войскам, которые преграждали путь нашествию немцев на Кавказ, не входило тогда в мои намерения: извращенная до нельзя русская действительность рядила иной раз разбойников и предателей в покровы русской национальной идеи...
30 апреля армия стала, наконец, на отдых в двух пунктах:
станице Мечетинской (штаб армии и 2-я бригада) и Егорлыцкой (1-я и конная бригады), прикрываясь заслонами от большевиков и от... немцев.
***
Первый кубанский поход -- Анабазис Добровольческой армии -- окончен.
Армия выступила 9 февраля и вернулась 30 апреля, пробыв в походе 80 дней.
Прошла по основному маршруту 1050 верст.
Из 80 дней -- 44 дня вела бои.
Вышла в составе 4 тысяч, вернулась в составе 5 тысяч, пополненная кубанцами.
Начала поход с 600 -- 700 снарядами, имея по 150 -- 200 патронов на человека; вернулась почти с тем же: все снабжение для ведения войны добывалось ценою крови.
В кубанских степях оставила могилы вождя и до 400 начальников и воинов; вывезла более полуторо тысяч раненых; много их еще оставалось в строю; много было ранено по несколько раз.
В память похода установлен знак: меч в терновом ненце.
Издалека, из Румынии на помощь Добровольческой армии пришли новые бойцы, родственные ей по духу.
Два с половиной года длилась еще их борьба.
И тех немногих, кто уцелел в ней, судьба разметала по свету: одни -- в рядах полков, нашедших приют в славянских землях, другие -- за колючей проволокой лагерей -- тюрем, воздвигнутых недавними союзниками, третьи -- голодные и бесприютные -- в грязных ночлежках городов старого и нового света.
И все на чужбине, все "без Родины"...
Когда над бедной нашей страной почиет мир, и всеисцеляющее время обратит кровавую быль в далекое прошлое, вспомнит русский народ тех, кто первыми поднялись на защиту России от красной напасти.
ОПИСЬ СХЕМАМ
Эшелоны ген Крымова на путях к Петрограду 29.8. 1917 г.
Занятие немцами Моонзунда
Поход ген. Корнилова с Текинским полком
Наступление Каледина в мае 1917 г.
Положение к концу января 1918 г.
Стратегическое положение в январе 1918 г.
Карта первого Кубанского похода.
21 февраля
4 марта
6 марта
10 марта
Кубанский отряд 28 февраля -- 11 марта.
15 -- 17 марта
К штурму Екатеринодара.
16 -- 25 апреля
Поход Дроздовцев.
25 -- 30 апреля
Для возврата к тесту кликните на номер ссылки.
188 Несколько штрихов для характеристики деятелей смутного времени: Голицын доложил мне, что вывез семью генерала Корнилова в Москву, где она проживает инкогнито и в полной безопасности вместе с его семьей. За это был обласкан и награжден из скромной добровольческой казны. Затем уехал и объявился в Сибири генералом, занимая потом высокие командные посты в армии адмирала Колчака. Оказалось впоследствии, что семья Корнилова осталась тогда на Кавказе в тяжелом, почти безвыходном положении.
189 Общий фронт 33 версты.
190 Средняя и левая колонны сделали в этот день еще до 40 верст.
|
|
|
|
||